Фурии Кальдерона - Страница 68

Она подошла к огню, сняла с полки тазик и несколько чистых тряпок.

Из проходящей за очагом трубы она налила в таз горячей воды и вернулась к нему. Поставив таз на пол, она опустилась перед ним на колени и принялась расшнуровывать его башмаки.

Фиделиас нахмурился. Хотя в городе обычай этот был в порядке вещей, он не ожидал такого же в стедгольде, тем более расположенном в такой глуши.

— Право же, леди, в этом нет необходимости.

Она подняла на него глаза, и ему показалось, что он заметил в них торжествующий огонек.

— Нет, почему же? Я настаиваю, сэр. Для нас большая честь принимать гостей с подобающими почестями.

— Но вы и без того очень добры, — не сдавался он.

Она стащила один башмак, отставила его в сторону и принялась за второй.

— Ерунда. Мой брат придет в ужас, если я не окажу вам все почтение, как того требует обычай.

Не выпуская из рук кружку горячего питья, Фиделиас откинулся на спинку стула, ибо возразить ему было нечего. Пока она омывала его ноги, в зал по двое, по трое, а то и по пятеро начали заходить обитатели стедгольда; в основном семьи, отметил он про себя. Похоже, стедгольд процветал. Хотя места у огня оставались незанятыми, большая часть помещения очень скоро заполнилась движением, шорохом и негромкими разговорами — люди наслаждались ощущением безопасности, пока на улице грохотал гром, крепчал ветер и все сильнее звенели колокольчики.

— Я прикажу почистить их, сэр, — сказала Исана, вымыв ему ноги и взяв его башмаки в руки. — Боюсь, нынче ночью мы не можем предложить вам ничего, кроме одеял и места у огня. Сейчас мы отобедаем все вместе, а потом будем устраиваться на ночь.

Фиделиас покосился на лестницу, потом снова на заклинательницу воды. Что ж, так еще проще. Как только все, включая недоверчивую заклинательницу, уснут, перерезать в темноте три глотки и улизнуть до рассвета не составит особого труда.

— Общая трапеза, — улыбнулся он. — Что ж, звучит соблаз…

Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался, запустив в него вихрь ледяного ветра, Олдрик. Волосы и плечи его блестели от дождя. За ним с трудом поспевала, держа его за руку, Одиана. Вид оба имели растрепанный; в волосах и одежде застряла солома. Олдрик врезался в толпу селян и, расталкивая людей, направился прямо к Фиделиасу.

— Фиделиас, — выдохнул Олдрик, впрочем, не повышая голоса. — Кто-то выпустил наших лошадей. Они все знают.

Фиделиас выругался и поискал взглядом заклинательницу — та, подобрав юбки одной рукой и держа его башмаки в другой, взлетела вверх по лестнице.

— Вороны проклятые, — рявкнул он. Пол под его босыми ногами был неприятно холодным. — Я разберусь с лошадьми и стедгольдером. Мальчишка и Амара там, наверху. — Роясь в куртке в поисках спрятанного ножа, он повернулся к Олдрику. — Убей их.

ГЛАВА 18

В конце концов Тави пришел к выводу, что он просто дуется.

Осознание этого далось ему, конечно же, нелегко. Потребовалось никак не меньше десяти минут злобного глядения в стену после ухода Исаны, прежде чем до Тави дошло, что вид у тетки не совсем здоровый. Это, в свою очередь, заставило его забеспокоиться о ней, а тревога мешала злиться как следует. Злость медленно ушла, оставив после себя только усталость и голод.

Тави сел на кровать, свесил ноги, нахмурился и принялся пинать половицу, вспоминая события вчерашнего дня и то, что они для него значили.

Он пренебрег своими обязанностями и солгал. А теперь расплачивается за это — и не только он, но и люди, которые заботились о нем. Дядька, защищая его, получил тяжелое ранение, а теперь и тетя Исана выглядит так, словно усилия, затраченные на исцеление дядькиной раны, подорвали ее здоровье. Тави доводилось слышать о подобных случаях. И как ни старался Бернард скрыть это, но ходил он, чуть заметно прихрамывая. Вполне возможно, эта хромота останется навсегда — так сильно повреждена была его нога.

Тави уронил голову на руки и зажмурился, ощущая себя дураком, эгоистом, малолеткой. Так ему втемяшилось в голову вернуть овец — его овец! — домой, так хотелось сохранить дядино расположение, что он забыл про собственное достоинство. Он подверг себя и других риску — и все ради одной-единственной мечты — Академии.

А если бы он попал в Академию, но в результате собственных ошибок, стоило ли вообще стараться? Мог бы он согласиться на лучшую жизнь для себя, зная, какой ценой он ее добился?

— Ну и болван же ты, Тави, — буркнул он себе. — Другого такого болвана днем с огнем не сыщешь!

Конечно, все могло бы обернуться куда хуже — и для него, и для его родных. Он сжался при мысли о дяде, лежащем мертвым на земле, или о тете, лежащей с пустым взглядом рядом с лоханью для исцеления… тело ее продолжало бы жить, но она была бы все равно что мертвая. Да, все обернулось не так, как ему хотелось, но и не так плохо, как могло бы.

Хотя у него болели все мышцы до одной, а в голове ощущалась лихорадочная легкость, он встал и шагнул к двери. Он найдет дядю и тетю, попросит у них прощения и предложит искупить Свою вину. Он представления не имел, что ему для этого сделать, но он должен был хотя бы попытаться. Они это заслужили.

Он заслужит то уважение, которого ему так не хватало, не хитроумием или дерзким наскоком, а упорным трудом — как это сделали дядя и тетя.

Тави взялся уже за щеколду, когда в окно негромко постучали. Он оглянулся. Ветер на улице все крепчал, и окна были закрыты ставнями. Возможно, это стучала в них какая-нибудь озорная ветряная фурия.

Стук повторился. Три частых удара, два редких, три частых, два редких. Тави подошел к окну и отодвинул щеколду ставней. Они распахнулись, едва не сбив его с ног, и в комнату ворвался порыв влажного, ледяного ветра. Тави отскочил на пару шагов, и в комнату бесшумно проскользнула чья-то фигура.