Фурии Кальдерона - Страница 8

Гнев снова охватил ее. Как только посмела она думать о таком? И вообще, как он посмел умирать? Почему не увидел, что сейчас случится, не предупредил ее…

Амара резко подняла голову и несколько раз моргнула, чтобы думать яснее. Весь гнев ее сразу испарился. Нет, правда: почему Фиделиас не предупредил ее? Ловушка была расставлена слишком старательно. Их взяли тепленькими — подозрительно чисто. Из чего следовало…

Из чего следовало: Олдрик с Одианой знали, что они появятся. А из этого, в свою очередь…

Она посмотрела на них, сглотнула еще раз и, насколько могла, задрала подбородок вверх.

— Я вам, — произнесла она спокойно, — я вам больше ничего не скажу.

— Ты умрешь. — Олдрик поднялся с места.

— Умру, — согласилась Амара. — А ты со своей водяной ведьмой можешь ступать к воронам. — Она сделала глубокий вдох и повысила голос: — И ты, Фиделиас, тоже!

Мгновение она испытывала неподдельное наслаждение при виде удивления в глазах Олдрика. Одиана даже ахнула от неожиданности. Амара повернулась к двери и прищурилась; лицо ее застыло суровой маской.

В дверях возник Фиделиас. Одежда его так и оставалась измятой, но «синяк» с лица он уже смыл, а к кровоточащей губе прикладывал чистую тряпицу.

— Я вижу, ты все поняла, — буркнул он.

— Ну и как, экзамен зачтется, патрицерус? — поинтересовалась Амара.

— Балл, так уж и быть, накину. — Фиделиас внимательно посмотрел на нее, и рот его скривился в невеселой гримасе. — Тебе придется рассказать нам все, что тебе известно о дворце, Амара. Это может быть неприятно и даже омерзительно, но ты расскажешь. Я же сказал: это мат. Не усложняй свое положение.

— Предатель, — бросила ему Амара.

Фиделиас дернулся как от удара. Брови его угрожающе сдвинулись.

Одиана переводила взгляд с него на Олдрика и обратно.

— Может, принести раскаленное железо? — жизнерадостно предложила она.

— Мне кажется, — повернулся к ним Фиделиас, — пока хватит. — Он пристально посмотрел на Олдрика. — Дайте мне несколько минут поговорить с ней с глазу на глаз. Может, мне удастся убедить ее внять здравому смыслу.

Олдрик встретился с ним взглядом и пожал плечами.

— Отлично, — сказал он. — А ты что скажешь, дорогая?

Одиана вышла из-за спинки его стула, буравя Фиделиаса взглядом.

— Ты хочешь помочь ей или же помешать нам выяснить то, что мы хотим знать?

Уголок рта Фиделиаса дернулся.

— Да. Нет. Небо зеленое: Мне семнадцать лет. Мое настоящее имя Гундрид. — Глаза у женщины изумленно расширились, и Фиделиас склонил голову набок. — Ты ведь не можешь определить, лгу я или нет, а, «дорогая»? Я не сопливый мальчишка. Я обманывал мастеров посильнее тебя тогда, когда тебя и на свете еще не было. — Взгляд его скользнул с Одианы на Олдрика. — Это ведь в моих интересах — сделать так, чтобы она говорила. Готов поставить овцу… да что там, гарганта.

Мечник улыбнулся, оскалив белые зубы.

— А слово чести не предлагаешь?

Курсор скривил губу.

— А если бы и предложил?

— Я бы убил тебя, сделай ты это, — сказал Олдрик. — Четверть часа. Не больше.

Он встал, взял Одиану за руку и вывел ее из палатки. Выходя, водяная ведьма испепелила Фиделиаса с Амарой взглядом, но промолчала.

Фиделиас дождался, пока они выйдут, потом повернулся к Амаре и некоторое время молча смотрел на нее.

— Почему? — спросила она его. — Патрицерус, зачем вы делаете это?

Он смотрел на нее все с тем же выражением лица.

— Я служил курсором сорок лет. У меня нет жены. Нет семьи. Нет дома. Я отдал жизнь защите Короны. Передавал ее послания. Выведывал секреты ее врагов. — Он покачал головой. — И я вижу, как все рушится. Последние пятнадцать лет двор Гая умирает. Это известно всем. Все, что я делал, только оттягивало неизбежное.

— Он ведь хороший Первый лорд. Он справедлив. И добр так, как только можно пожелать.

— Речь не о том, что справедливо, а что нет, девочка. Речь идет о реальности. А она такова, что доброта и справедливость Гая нажили ему много могущественных врагов. Южные верховные лорды недовольны налогами, которыми он обложил их, дабы содержать Защитную стену и сторожевой легион.

— Но так было всегда, — возразила Амара. — Это не меняет того, что налоги необходимы. Стена ведь и их защищает — их в первую очередь. Если с севера придут ледовики, их сметут первыми.

— Они это видят по-другому, — сказал Фиделиас. — И они хотят что-то с этим поделать. Двор Гая ослаб. У него нет наследника. Он не назвал того, кто придет ему на смену. Поэтому они и выступили.

Амара сплюнула на землю.

— Аттика. Кто же еще?

— Тебе не обязательно это знать. — Фиделиас пригнулся к ней. — Ты вот о чем подумай-ка, Амара. Все пришло в движение со времени убийства принцепса. Династия Гая умерла с Септимусом. Королевская семья никогда не отличалась плодовитостью — а смерть единственного ребенка была принята многими как знак. Его время на исходе.

— Из этого не следует, что это справедливо.

— Выкинь это из головы, детка, — рявкнул Фиделиас, перекосившись от ярости, и сплюнул на землю. — Сколько крови я пролил, служа Короне. Сколько людей убил. Это что, справедливо? Разве их смерть можно оправдать в зависимости от того, служу я тому Первому лорду или этому? Я убивал. Я и похуже вещи делал во имя защиты Короны. Гай скоро падет. Теперь уже ничто не может остановить этого.

— Поэтому вы перевоплотились… Кстати, в кого, Фиделиас? В мерзкого слайва, который добивает ядом раненого быка? В ворона, который выклевывает глаза беспомощному, но еще живому человеку?